– Ты идеальная супруга. Которая все правильно понимает.
– Даже слишком. Кажется, я уже немного перебрала со своими претензиями. Извини. Просто очень скучаю. Где ты сейчас находишься?
– Я тебе рассказывал. Приехал в Баку на кинофестиваль. Меня попросили посмотреть, как работает служба безопасности.
– И фестиваль закончится уже завтра?
– Не закончится. Но послезавтра я к вам прилечу. Хотя по понедельникам самолеты «Люфтганзы» не летают. Значит, во вторник.
– Через два дня?
– Да. Ровно через два дня. Утром во вторник. Я прилечу в Рим, какие бы срочные дела на меня ни пытались взвалить.
– Не загадывай заранее, у тебя всегда срочные превращаются в очень срочные, а важные – в сверхважные.
– Нет. На этот раз точно прилечу. Уже заказал билет, – соврал он, сказав эти слова менее убедительным тоном, и она сразу почувствовала, что он солгал. Может быть, у него чуть дрогнул голос, может, изменился тембр. Но она почувствовала. И он почувствовал, что сказал последнюю фразу неубедительно. И сразу понял, что она тоже прочувствовала эту интонацию. Не задумываясь ни секунды, он быстро добавил.
– Я еще не взял билет, но завтра я его обязательно выкуплю, – убежденно произнес Дронго и только потом понял, что снова соврал. Завтра будет воскресенье, и касса в этот день не работает.
– Поразительно, как ты чувствуешь людей, – вздохнула Джил, – я ведь ничего не спросила.
– По твоему участившемуся дыханию я понял, что ты не приняла моей последней фразы.
– Нет. Просто ты сказал ее немного другим голосом. Когда любишь человека, начинаешь чувствовать даже тембр его голоса. Я ведь сразу могу понять по голосу, как чувствуют себя дети. Даже если они молчат и сидят ко мне спиной. А ты сразу чувствуешь состояние любого собеседника. Кажется, это про тебя однажды сказал Эдгар, что ты можешь разговорить памятник. Нет, не так. Он сказал – ты можешь разговорить и услышать даже памятник.
– У меня такая особенная профессия. Если я перестану понимать людей, мне нужно будет выходить на пенсию.
– Значит, ты еще в форме, – весело сказала Джил.
– Я обязательно прилечу во вторник утром, – снова твердо сказал он, – можешь не сомневаться.
– А я не сомневаюсь. Просто каждый раз, когда ты снова улетаешь, мне становится страшно, что я не успела сказать тебе чего-то самого важного, самого главного.
Дронго нахмурился. Она говорила ему об этом уже не в первый раз. Он не знал, как реагировать на подобные признания. Обнаженность чувств всегда очень опасна. Ведь невольно приходится доверять другому человеку гораздо больше, чем в обычных условиях, а это всегда чревато разочарованиями и обидой. И дело не только в том, что предают только свои. Человек, которому ты доверяешь, может сделать ошибку, допустить оплошность, даже в силу самых лучших побуждений совершить неверный шаг. Он помнил об этом всегда. И хотя Джил была, пожалуй, единственным исключением на этой земле, он старался не подставлять даже ее.
– Я прилечу, – в третий раз произнес он как клятву, перед тем как проститься.
Положил телефон на стол. Неожиданно вспомнил про Саду Анвар и усмехнулся. Такие чувства этой боснийской красавице просто недоступны. А он тоже хорош. Если бы сегодня она не брала интервью у Мовсани, то наверняка оказалась бы в его постели. Как стыдно. «Мы все, мужчины, немного скоты», – разочарованно подумал Дронго. Он мог поклясться, что никогда в жизни не изменял своей супруге, и вместе с тем физически уже успел пообщаться с десятком различных женщин. И хотя он сам ни разу даже не подумал о том, что можно поменять любую из них или всех вместе взятых на Джил, он сознавал, что его точка зрения порочна и несовершенна. Можно сколько угодно успокаивать себя тем, что все мужчины по природе своей не могут принадлежать одной женщине, но на самом деле это всего лишь развращенность души, привычка к подобному времяпровождению и особенности темперамента. Он был убежден, что Джил никогда бы не позволила себе даже подумать о другом мужчине. Несмотря на свои длительные отлучки, он был в этом абсолютно убежден. Иногда он думал, как бы поступил, узнай о том, что она нашла другого мужчину. Наверно, спокойно ушел бы, не став ничего выяснять. Но он был уверен, что подобного конфликта в его жизни никогда не случится. Допуская собственные физические измены, он не допускал и мысли о подобном поведении своей супруги.
– Вот так мы и живем, – негромко произнес Дронго, – обманываем самых близких, лжем по пустякам и в главном, изменяем им и себе. Вот так мы и живем, – повторил он.
И в этот момент раздался телефонный звонок. Он вздрогнул. Это был не городской телефон, а его мобильный, номер которого знали очень немногие люди. Поэтому он с опаской посмотрел на телефон и взял его, чтобы ответить.
– Добрый вечер, – услышал он знакомый голос и сразу успокоился. Это был Эдгар Вейдеманис.
– Здравствуй, как у тебя дела?
– Я все проверил, – коротко сообщил Эдгар, – хотя все трое названных тобою журналистов не относятся к журналистской элите. И вообще непонятно к кому относятся.
– Уже интересно. Просмотрел их статьи?
– Некоторые из них я выбрал и послал тебе на электронный адрес. Можешь сам почитать. Я выбирал статьи, которые были в переводе на английский. Но на турецком языке я читать не умею, если захочешь, то сам посмотри. А вот немецкие статьи Зегера я прочитал.
– Ну и какое впечатление?
– Радикальный анархист с каким-то мрачным уклоном. Убежден, что европейская цивилизация доживает свой век и скоро погибнет. Очень резко критикует правительство Меркель. Особенно за поддержку американского курса. Он против единой валюты и единой Европы, все время ругает чиновников из Брюсселя. Такой тип журналистского хулигана. Непонятно, почему его пригласили в Баку на кинофестиваль. В Берлине он писал о фестивале, но в основном о политической подоплеке всех фильмов, представленных на последнем Берлинском фестивале. Ты ведь знаешь, что из всех кинофестивалей Берлинский самый политизированный.