Фестиваль для южного города - Страница 25


К оглавлению

25

– Возможно. – Министр покосился на стоявших в его кабинете людей. Кажется, один из них прислушивается к разговору. Как не вовремя она позвонила.

– В любом случае помните о том, что они часто совершают не очень продуманные поступки. Они ведь творческие люди и совсем не государственные деятели, как мы с вами. Подумайте над моими словами. До свидания, – почти нежным тоном сказала Дама.

Министр культуры вежливо попрощался и положил трубку. Тяжело вздохнул. Мовсани продолжали мучить журналисты и телеоператоры. Министр подозвал своего заместителя.

– Поедешь вместе с ним на обед, – тихо приказал он, – скажешь, что в последний момент меня вызвали в кабинет министров. Я не смогу присутствовать на обеде, ты меня понял?

– Конечно. Все уже заказано в «Фаэтоне». Мы его там будем кормить. Не беспокойтесь, я сам поеду с ним. – Заместитель министра гордился поручением. Он был человеком амбициозным и обрадовался возможности еще раз подтвердить свою незаменимость при встрече такого всемирно известного гостя. К тому же гость знал азербайджанский язык и это устраивало заместителя министра, который с трудом владел другими языками.

Дронго и Хитченс продолжали ждать режиссера в коридоре. Казалось, что у журналистов никогда не закончатся вопросы. Даже здесь были слышны их возбужденные голоса.

– Вы считаете, что это покушение было организовано иранской стороной? – крикнул один из них.

– Я считаю, что Иран не может быть причастен к подобному террористическому акту, – ответил Мовсани. – За этим преступлением стоят интересы других стран, я в этом убежден.

– Мы пока ничего не знаем, господа журналисты, – нервно заметил начальник управления кинофикации, – поэтому не будем заранее ничего говорить. Только отметим мужество нашего гостя, который, несмотря на ранение своего переводчика, не отменил свой визит к нашему уважаемому министру культуры, так много сделавшему для развития кино в нашей стране. Благодаря нашему министерству... – он минут десять рассказывал о достижениях министерства, давая возможность министру ответить на телефонный звонок.

– Кто заинтересован в вашей смерти? – перебил его другой корреспондент, обращаясь к Мовсани.

– Я правоверный мусульманин, – ответил Мовсани, – и полагаю, что очень многих врагов подлинного ислама беспокоит моя известность и мои фильмы, которые являются ответом на вызовы сегодняшнего мира. Сионисты и их пособники готовы сделать все, чтобы сорвать наш кинофестиваль и уничтожить меня. Но им не удастся этого сделать.

– Вы знаете, что на кинофестиваль приехала израильская делегация? – крикнула другая журналистка.

– Мне об этом известно. Но я ничего не боюсь. У меня хорошая охрана, включающая местные спецслужбы и представителей английской контрразведки.

– Безопасность нашего гостя обеспечивают сотрудники наших правоохранительных органов, среди которых есть лучшие в мире специалисты, – вставил начальник управления кинофикации. – Только в силу служебной необходимости я не имею права их называть. Но одного из них вы все знаете. Это господин Дронго, самый известный специалист по подобным происшествиям. Именно он и английский специалист спасли нашего друга от недавнего покушения.

– Это вы пригласили Дронго?

Услышав это имя, министр отвернулся. «Это уже настоящий цирк», – с нарастающим раздражением подумал он. Не нужно было говорить про этого Дронго. Когда-то в Чехии, где он отдыхал в Карловых Варах со своей супругой, их тоже спрашивали про Дронго. Они тогда просто посмеялись.

– А вам известно, что приехала и большая иранская делегация? – спросил журналист правительственной газеты.

– Да, – кивнул Мовсани, и тут опять вмешался начальник управления кинофикации.

– Нам дали список гостей, – подтвердил он, – и я надеюсь, что иранские кинематографисты поднимутся выше сиюминутных раздоров и сплетен.

Он хотел еще что-то сказать, но журналистов больше интересовал сам Мовсани.

– Как вам понравился Баку? – спросила его молодая журналистка.

– Я еще не видел Баку. Прилетел только ночью.

– Вы не боитесь новых покушений?

– Меня защищает моя вера. Я ничего не боюсь.

– Но в Иране вы объявлены безбожником.

– Это ложь. Фетва была объявлена одним из улемов, который не имел права на такое постановление. Потом советом улемов она была отменена.

– Мы имеем дело с известным режиссером, – снова не выдержал начальник управления кинофикации, – поэтому подобные бестактные вопросы явно не имеют отношения к успехам нашего кино, которые так очевидны и...

Он снова говорил несколько минут. Пока его не перебил крик другого корреспондента:

– А деньги? За голову Мовсани предложили два миллиона долларов.

– Это тоже ложь. Ее придумали после того, как за голову Салмана Рушди была назначена награда. Но я не Рушди, и я никогда не оскорблял ни Аллаха, ни его Пророка, – возмутился Мовсани.

Начальник управления хотел что-то добавить, но его перебили.

– Вы верующий человек? – спросили у Мовсани.

– Глупый вопрос. Я мусульманин.

– В Англии в основном живут сунниты? Вы молитесь в суннитской мечети?

– Нет. Я езжу в шиитскую мечеть.

Министр культуры с трудом сдерживал нетерпение. Вопросы становились все более и более провокационными. Нужно заканчивать эту импровизацию. Вполне достаточно того, что уже было сказано. Он сделал знак начальнику управления. Нужно закругляться.

– Спасибо за ваши вопросы, – сразу сказал тот. – Давайте на этом закончим. Не забывайте, что у господина Мовсани еще очень напряженная программа. И мы отвлекаем господина министра от его важных дел.

25